A FREGIMO AMISSA

Я, кажется, еще ни разу не делал перепостов, но здесь все настолько чудесно, кратко и по существу, что ни ссылку давать, ни цитаты вырвать не выходит. В общем, наслаждайтесь. Китайские товарищи по нелегкому ремеслу грызения гранита опять отличились.

А в игрушке snarXiv я, мучительно хлюпая сульциями мозга, набрал ровно 50%. При моем университетском дипломе физика это особенно впечатляет. Будет любопытно узнать, сколько угадают (скажем, не меньше, чем из 20 заголовков) работающие физики.

Originally posted by ira at Ещё про анализ текстов: научный троллинг процветает

sentjao обращается с просьбой к носителям русского языка

https://dl.dropboxusercontent.com/u/23105590/index.html

«Настала пора снова послужить науке верой и правдой. Я недавно уже просил вас заполнить опросник, теперь вот вторая часть. Это нужно для доктората по лингвистике. Пожалуйста, заполните этот опросник, ответьте на вопросы, это займет десять минут. А тот из вас, кто его зашэрит, тому будет великое благословение от самих Муз».

Уточнение к неряшливо сформулированному вопросу о степени образования: «Первая степень - бакалавр. Вторая - магистр. Российское в.о. - это вторая степень».

Занадобилось залезть в одну смежную область. Карабкался на плечи гигантов всем напряжением умственных мышц. За неделю прочитал или хотя бы просмотрел, вот чтоб мне лопнуть, две сотни статей. Там очень много важных результатов получено, построены модели, и этими моделями просто вот прямо разговаривают, и даже, кажется, ими же немножечко думают. И все бы хорошо, но нет теории. И мысли — такой прочной и упругой, чтоб прихватить и подтянуться — тоже, собственно, нет. Когда закарабкался, оказалось, что нет никаких гигантов, и плеч нет, жопа там.

Скажите, вас хоть иногда покидает это безнадежное ощущение?

Любопытно рассмотреть, как повлияет на научное мировоззрение в целом ситуация, когда теории мультиверсума и антропный принцип перейдут из разряда маргинального научного течения в самый мейнстрим. Произойти это может по разным причинам. Возможно, теория эта будет принята просто без доказательств. Но, коль скоро мы рассматриваем гипотетическую ситуацию, предположим, что она получила настоящее подтверждение. Например, в статьях[1, 2], любезно присланных Е. В. Куниным, говорится о методе возможного обнаружения следов доинфляционного контакта нашего пространственного «пузыря» с другими. Пока что данных за такой контакт не обнаруживается, но, возможно, что нынешние методы исследования микроволнового фона Вселенной принесут данные в подтверждение такого контакта. Все это говорится, чтобы подчеркнуть, что фантазия эта не настолько фантастична. Итак, предположим, что теория множественных миров заняла прочную позицию в науке, и объяснения от этой теории стали считаться общепринято приемлемыми.

Существует несколько конкурирующих в тех или иных деталях теорий, и некоторые из них будут совместимы с экспериментальными данными. Примем, для простоты рассуждения, одну из них, где говорится, что любое макроскопическое событие, не запрещенное физическими законами сохранения, непременно произойдет по крайней мере в одной (и, на самом деле, в бесконечном числе) вселенных. В такой форме теория многих миров изложена в книге Виленкина[3]. Обратите внимание, что абсолютным запретом к возможности какого-то состояния являются только законы сохранения, но не статистические законы. Например, второй закон термодинамики не запрещает такого случая: по крайней мере в одной из этих вселенных, осколки чашки сползутся сами собой, отобрав на это движение тепло у воздуха, разлитая вода соберется, и чашка запрыгнет на стол. Дело в том, что такое событие только статистически маловероятно, но, коль скоро речь идет о бесконечностях, многие наши интуитивные представления пасуют перед реальностью. Объяснительная сила этой теории неимоверно велика. Она способна дать объяснение всем единичным событиям в истории развития вселенной (и нашей планеты, жизни и цивилизации на ней). К примеру, в книге Кунина[4] утверждается возможность того, что в нашей вселенной случайно собралась РНК-рибосома — сложнейшая молекулярная машина из нескольких молекул РНК общим размером в несколько тысяч нуклеотидных оснований. Поскольку это случилось именно в нашей вселенной, то существуем и в ней и мы — в этом состоит антропный принцип — в то время как в великом числе других вселенных жизнь в результате подобной случайности не зародилась.

Разумеется, на объяснительные возможности многомирового принципа накладываются некоторые ограничения — иначе бы нам не потребовались никакие иные объяснения для любых явлений, изучаемых ныне в рамках науки. В первую очередь, полагается, что мы живем в наиболее вероятном из миров. Поскольку вселенных бесконечно много, и бесконечно много миров, где образовалась жизнь, то есть среди них и миры, где она образовалась на более поздних стадиях: например, атомы неожиданно сложились в 7 миллиардов людей, со всей их памятью и всей инфраструктурой цивилизации. Мне кажется, что я уже полчаса печатаю этот текст — но совершенно не исключено, что я возник лишь секунду назад, вместе с компьютером, человечеством, интернетом, своей и вашей памятью о прошедших событиях и так далее. Более того, согласно многомировой теории, такие вселенные непрерывно возникают. Тем не менее, считается, что оказаться в таком мире, где произошла такая сложная случайная самосборка, значительно менее вероятно, нежели в мире, для существования жизни в котором требуется более простое случайное совпадение.

Здесь, вероятно, мы должны обратить внимание на два математических вопроса. Во-первых, в моем чрезмерно упрощенном изложении, нет никаких гарантий, что все возможные макроскопические траектории событий, число которых конечно, хоть и безумно велико, реализуются даже в бесконечном числе миров. Во-вторых, мы должны спросить, имеем ли мы право распространять частотное понимание вероятности на актуальные бесконечности. Я не буду останавливаться на этих вопросах (и, честно говоря, я не знаю на них ответов). Пока просто предположим, что эти вопросы как-то решены, или будут решены в ближайшее время, к тому моменту, когда рассматриваемая парадигма сделается в науке (или, вернее сказать, пост-науке) центральной.

Вопрос применимости многомировой антропной теории для объяснения различных генезов — абиогенеза, антропогенеза, глоттогенеза (происхождения языка) и так далее — также упирается в необходимость оценки возможности альтернативного объяснения событий. Здесь мне бы хотелось обратиться к совершенно надуманному, но, тем не менее, показательному примеру. Долгое время исследователи не представляли себе, как египетская цивилизация могла отгрохать такие пирамиды. Следует ли нам объяснить происхождение пирамид с помощью нашей новой центральной теории пост-науки? Сейчас нам известен уровень знакомства древних египтян с механикой и обнаружены остатки механизмов, предположительно использовавшихся в строительстве пирамид, расшифрованы письменные свидетельства и найдены изображения, позволяющие понять, как пирамиды строились. Однако, скажем, 150 лет назад пирамиды выглядели наизагадочнейше; до сих пор вы можете найти сколько угодно «теорий», объясняющих появление пирамид вмешательством инопланетян. Если бы пост-наука была принята раньше, следовало ли ранним египтологам удовлетвориться объяснением, будто пирамиды сложились сами, путем, например, чрезвычайно удачного метеоритного дождя из отесанных блоков? Вопрос кажется смешным, однако, в наше время мы так же бессильны перед множеством других вопросов — как произошел язык, человеческий разум, как возникла наука в европейской цивилизации, и многими другими случаями единичных событий в истории. Должны ли мы привлечь антропную теорию многих миров для их объяснения, или же требуется поиск иных возможных объяснений?

Таким образом, представляется вероятным, что основным вопросом пост-науки будет построение теорий, обосновывающих применимость Главного Объяснения для изучаемого явления, вместо собственно поиска такого объяснения, как это делается в современной научной парадигме. В этом состоит главный сдвиг парадигмы при переходе от науки к пост-науке.

Заметим, что Главное Объяснение, по-видимому, не работает для повторяющихся явлений. Например, было бы странно с его помощью объяснять движение Земли по эллиптической орбите вокруг Солнца: можно сказать, что гравитация — более вероятное объяснение рассматриваемому явлению. Также, Главное Объяснение отвечает на вопрос «почему», но не работает при попытке ответить на вопрос «как». Скажем, на вопрос, как устроен сверхпроводник, ответа оно дать не может в принципе. Впрочем, по моему ощущению, вопрос «почему», поставленный в смысле предпосылок и механизмов явлений, тем паче единичных, в наше время постепенно исчезает из мейнстрима науки, так что вполне возможно, что происходящий сейчас сдвиг познавательной парадигмы вовсе и не настолько велик, как это кажется на первый взгляд.

______________________________________________
1. arXiv:1012.1995 [astro-ph.CO]
2. arXiv:1012.3667 [astro-ph.CO]
3. Виленкин, Александр. Мир многих миров. — Пер. с англ. — М.: Астрель, 2010
4. Koonin, E. (2012). The logic of chance: the nature and origin of biological evolution. Upper Saddle River, N.J: Pearson Education.

http://ruscorpora.ru/6grams.top.html (via http://mitrius.livejournal.com/933226.html)

ни для кого не секрет что … во что бы то ни стало … и в том и в другом … но в том-то и дело что … и в голову не приходило что … во имя отца и сына и … о внесении изменений и дополнений в … одно и то же время и … как ни в чем не бывало … не было и не могло быть … и это несмотря на то что … и т д и т п … до тех пор пока он не … ни к селу ни к городу … я до сих пор не могу …

Требуются переводчики с англ. на рус.: http://ivanov-petrov.livejournal.com/1799159.html

Все за так, никаких денег, чиста ради пользы русскоговорящего человечества. Тематика биологическая, книга серьезная. Желательный минимум — одна глава. Уже организован список рассылки, где делят главы на перевод. Прочитайте там комментарии, и, если серьезно вознамеритесь помочь, отпишите со своим почтовым адресом И.-П. в личку. Человечество, сами понимаете, немедленно будет вам благодарно. Если есть выбор между адресом в gmail и другим, лучше gmail: будет больше удобств.

Чем еще можно помочь, там тоже говорится.

Все попытки загнать язык в рамки теорий и определений заканчиваются исключениями из правил. У коротких предложений может синтаксиса никакого и не быть: вряд ли осмысленно искать подлежащее и сказуемое в предложениях «О, черт!», «Ну, вздрогнули!» или «Чего?!». А как насчет предложения из 15 слов в целую строчку длиной, причем писанного, не из устной речи?

Вот носитель языка оставляет комментарий к одному фильму, обучающему игре на гитаре. Высказав (довольно грамотно) восхищение техникой учителя, он принимается сожалеть, что ему до такой техники как до Парижа р учиться, учиться и еще раз учиться. А завершает его удивительной фразой:

«Я не могу то два аккорда по очереди ооочень близко стоят сделать быстро, чтоб красиво!»

Это предложение напрочь лишено синтаксиса, но почему-то в контексте предыдущего комментария более-менее понятно: носитель испытывает затруднения, перенося левую руку с аккорда на аккорд, даже когда они находятся очень близко один от другого, и у него выходит медленнее, чем хотелось бы, и оттого некрасиво.

Если понимание этого примера еще затруднено, вот еще одно собственное наблюдение, где с синтаксисом все в порядке, а до семантики не докопаться, хотя смысл сказанного где-то там в голове вспыхивает моментально. Контекст: fregimus полагает, будто X знает, что на 1600 назначено совещание. X обычно присутствует в виде голоса по телефону. 1234 — условный номер, по которому можно позвонить на конференц-телефон в комнате, где совещание заявлено. Собственно, диалог по внутреннему чату (в переводе):

fregimus: позвони на конференц пжлст
X: какой конф? 1234?
fregimus: ах да. свщ о (тема совещания)
(через минуту)
X: я кого-то слышу, но никто не говорит (i hear someone but nobody is talking)

Последняя фраза удивительна. Синтаксис ее совершенно прозрачен, и разночтения тут нет.

Вне контекста смысл фразы состоит в том, что X слышит звуки, производимые, как он полагает, человеком (someone не может быть животным), но эти звуки не являются членораздельной речью. В ближайшем контексте добавляются детали, но общий смысл остается прежним: X позвонил на указанный телефон, и неречевые звуки, о которых он говорит, доносятся оттуда.

А на самом деле X имеет в виду следующее: «я набрал этот номер, но там никого нет. Я слышу далекий разговор, но в комнате, с которой я соединился, никто не разговаривает и не отвечает мне. Я правильно понял, что звонить надо именно туда и сейчас?»

Совершенно однозначно, «никто не говорит» означает «никто не говорит возле телефона и не отвечает мне», а «я кого-то слышу» означает «кто-то говорит вдалеке от телефона». Вопрос в том, откуда я знаю об этом «однозначно». Формальному анализу семантика этого высказывания не поддается, как не формализуется синтаксис в первом примере.

Так что в лингвистике мы изучаем некоторые объекты, являющиеся — и следует об этом крепко помнить — порождениями теорий. Ни один из двух примеров, приведенных здесь, не является «неправильным»: все, что люди говорят, дает материал для изучения; так, и биология не делит животных на «уродских», «принадлежащих императору» и «прочих». Так что вернее будет сказать, что подобные примеры мы со своими теориями просто не изучаем, они не входят в нашу теоретическую картину мира. Мир богаче, но мы не обо всем умеем говорить: языка такого у нас нет, чтобы об этом говорить.

Так не только лингвистика работает, между прочим, а вообще вся наука. Так и мыкаемся без языка.

Если нечто крякает как утка, ходит как утка и плавает как утка, то это — научная модель утки.

Питер Норвиг, известный специалист в области ИИ, автор самого популярного учебника по специальности и директор целого исследовательского института «Гугола», отвечает Хомскому, высказавшемуся в том ключе, что статистические модели языка достигли определенных успехов, но эти успехи можно считать инженерными, но никак не научными. Нужно сказать, что обе стороны изрядно хватают через край. Хомский отказывает в полезности изучению performance, полагая единственным значимым объектом изучения competence (кстати, скажите мне, как переводятся эти термины на русский). Норвиг утверждает, что инженерный и денежный успех статистических моделей является индикатором (хотя, оговаривается, и не доказательством) их научной верности. Приводя лингвистические примеры, Норвиг допускает ошибки и неточности, в паре мест производит некорректные и неприятные выпады ниже пояса; в целом, однако, дискуссия выходит любопытная.

Интересно, с каким ядом Норвиг сравнивает Хомского с телепроповедником О'Рейли в вопросе о том, должна ли наука отвечать на вопрос «почему»:

[телепроповедник О'Рейли высказался о том, что причина приливов и отливов неизвестна], и привел это как аргумент за существование бога. О'Рейли был высмеян противниками за то, что он не знал, что приливные явления… объясняются гравитационным взаимодействием Земли, Солнца и Луны… О'Рейли также не знает ни о существовании Фобоса и Деймоса, ни о том, что Марс и Венера обращаются вокруг Солнца, ни о том, что у Венеры нет спутников оттого, что в такой близости от Солнца нет места для стабильной орбиты спутника. Но для него не имеет значения, что противники думают о его астрономической безграмотности, поскольку его сторонники полагают, что он задает правильный вопрос: почему. Его не интересует, как работают приливы, он требует ответа, почему они работают. Почему Луна находится на таком расстоянии, чтобы обеспечивать небольшие приливы и стабилизировать ось земного вращения? Почему гравитация работает так, как она работает? О'Рейли прав в том, что на эти ответы может отвечать мифология, философия, религия — но не наука.

Больше всего меня, конечно, огорчает именно такой поворот понимания науки. Это, по счастью, далеко не общий взгляд на вещи — нужно сказать, что, например, Хокинг задает именно вопрос о том, почему гравитация такая, какая она есть, как один из самых важных в астрофизике и космологии — но он все шире распространяется. Кто знает, как изменится та же самая астрофизика, когда статистический анализ неохватных массивов данных сделается основным инструментом анализа? Впрочем, по самому своему предмету астрофизике практически обеспечено счастливо избежать финансового успеха — в отличие от лингвистики и когнитивной науки, некоторые области которых можно уже сейчас считать съеденными прикладной лингвистикой, добившейся — невозможно этого отрицать — невероятных успехов.

От Хомского и Хокинга до Норвига — разрыв в поколение. Мне иногда кажется, что здесь, будто в мутном зеркале, гадательно, но проглядывает будущая смена парадигмы понимания, виднеется то, что придет за наукой. Конечно, новая парадигма будет прогрессивной — по определению — но почему-то я заглядываю в это зеркало не столько с интересом, сколько с удивлением, если не сказать ужасом. Старая парадигма мне пока милее. А у вас как с этим дела?

Прежде, чем вы начнете читать этот текст, я попрошу вас ответить на два простых вопроса, не заглядывая в другие ответы. Первый: по каким траекториям обращаются планеты вокруг Солнца? Второй: что такое парабола? Если вам удобно, оставьте ваши ответы, мне будет интересно, угадал я их или нет; отвечать на них не обязательно, но обязательно, чтобы ответы были честными: до прочтения текста и комментариев. Правильного ответа на них нет; это вопросы о вашей интуиции, а правильной интуиции, само собой, быть не может. А разговор наш будет именно об истории астрономической и математической (в приложении к небесной механике) интуиции, и о ее возможном дальнейшем развитии.

( Идея сопоставления пяти планет пяти правильным многогранникам... )

А. Пуанкаре. «Ценность науки». В кн. «О науке», М. : Наука. 1990.

Пуанкаре в книге спорит с философией Э. Леруа, характеризуя ее как «антиинтеллектуальный номинализм».

Предшествующее рассуждение — противопоставление «голого факта» «научному факту». П. возражает Леруа в том, что научный факт не творится ученым произвольно, но в тесных рамках, установленных теми самыми голыми фактами. Следующее рассуждение о законах и принципах.

Когда я говорю: «фосфор плавится при 44°»,— я считаю, что высказываю закон; на самом же деле это — определение фосфора. Если бы было открыто тело, которое, обладая всеми прочими свойствами фосфора, не плавилось бы при 44°, ему дали бы другое название и только. Закон остался бы верным.

Так же, когда я говорю: «тяжелые тела в свободном падении проходят пути, пропорциональные квадратам времен», — я просто даю определение свободного падения. Всякий раз, как условие не будет выполнено, я скажу, что падение не свободно, так что закон никогда не окажется ошибочным.

Ясно, что если бы законы сводились к этому, то они не могли бы служить для предсказания; следовательно, они не были бы пригодны ни к чему — ни в качестве орудий познания, ни в качестве оснований деятельности…

( ... )

Про Пуанкаре говорят, что он был последним человеком, знавшим всю современную ему математику. Второго Пуанкаре так и не появилось, и вышло так, что знать всю математику стало просто некому. Чтобы не очень сильно из-за этого огорчаться, люди стали говорить, что математика сделалась будто бы столь обширна, что одному человеку ее познать не под силу. А потом постепенно и сами в это поверили.

Через сколько-то лет так же будут говорить о людях, знавших всю тригонометрию.

Арман Лерой, профессор эволюционной биологии лондонского Империал-колледжа: «Кто величайший биолог всех времен и народов»:

Мне ответ на этот вопрос совершенно ясен. [Величайший биолог всех времен] — Аристотель. Возможно, это странный ответ, потому что, хотя многие биологи и вспомнят из учебников первого курса, что Аристотель был отцом биологии, они скажут, что он ошибался во всем. Это — заблуждение. Самое главное в Аристотеле, и это то, за что я его так ценю, это то, что он так систематичен, так проницателен, так всеохватывающ, так странен — и, тем не менее, он, несомненно, ученый…

Каждому поколению приходится интерпретировать Аростотеля заново, потому что он необъятен. Его биологические работы, напечатанные мелким шрифтом, займут целую полку, тысячи страниц. Сколько бы современные биологи ни думали, как они хороши, они не сравнятся с Аристоелем. Никто не может сравниться с ним в силе и охвате мысли, и поэтому читать его столь удивительно. Это целая биологическая система, которая чем-то напоминает нашу, и все же ее основы такие странные и иные.

Его книги так захватывают именно тем, что они дают возможность увидеть природу иначе, освобождая вас от представлений современной науки… Как я уже говорил, каждое поколение перечитывает Аристотеля по-новому. В XIX в. крупным направлением в науке была биологическая систематика. Люди обратились к Аристотелю, и увидели систематика, таксономиста. Я не знаю, был ли он им на самом деле. Многие спорят с тем, что он был классификатором, и, мне кажется, они правы. Классификация не была его главным интересом.

Что я нахожу в Аристотеле? Для меня самым восхитительным является его учение о душе. Я понимаю, что говорю, казалось бы, странную вещь, потому что, когда мы говорим о душе, неявно привлекаем иудеохристианскую концепцию души как нефизической сущности, висящей у вас над головой и сохраняющейся после вашей смерти. Но это не то, что имел в виду Аристотель, вовсе нет.

Аристотель полагал душу главной концепцией живого. В этом нет ничего, [что мы бы назвали] витализмом или метафизикой. Сперва это нелегко понять, но это совершенно эмпирическое понятие. Вот что он имеет в виду: все живые существа имеют душу, но когда они умирают, душа исчезает… Платон полагал душу бессмертной, многие полагали так же, но Аристотель говорит о душе в новом, техническом смысле. Это движущая сила жизни.

Хорошо, но из чего сделана душа? Она не сделана из вещества, из материи. Как же тогда она может существовать, если она не состоит из материи? Вы об этом подумаете, еще подумаете, почитаете Аристотеля, и придете к его пониманию ответа на этот вопрос. Душа не состоит из самой материи, но это способ, которым материя организована. Это отношение между частями. Это система. Многие, изучавшие Аристотеля, говорили слова «система», «кибернетика» и так далее, смотря когда они писали. Когда кибернетика была кибернетикой, они пользовались этим словом. И я считаю, что они в целом правы.

Если мы понимаем, к чему ведет Аристотель, — мы видим в его работах, что он ищет объяснения, как живые существа получают питание из окружающей среды, как разделяют его, направляют для различных целей, и как все это регулируется чрезвычайно сложной гомеостатической системой. Гомеостаз — это тоже понятие кибернетики. Он говорит кибернетическим языком. Пусть его химия, основанная на четырех элементах, сумасшедшая по современным понятиям, но его объяснения, его логика невероятно ясна. И это прекрасно.

(Сильно сокращенный перевод — там живая речь, и проф. часто повторяется)

Что вы думаете о пользе от понятия души в кибернетике? В этике? Ну, и так далее — в науках и гуманитарных дисциплинах, но, естественно, за пределами религии и теологии. Мне случалось собеседников удивлять, вызывая в разговорах на разные темы это понятие. darth_vasya я, если память меня не обманывает, в пользе от души так и не убедил. (Доб. http://fregimus.livejournal.com/114344.html)

Ну, и интересно также узнать, что вы думаете об Аристотеле в отношении к наукам, которыми вы занимаетесь или интересуетесь. Аристотель как физик, химик, геолог и проч.

http://grihanm.livejournal.com/242131.html:
Каждое новополученное вещество следует охарактеризовать минимальным количеством описательных физических методов. Без этого минимума статью, в которой вещество впервые упоминается, попросту не примут к публикации. Некоторые методы из когда-то принятых давно канули в лету, например описание запаха и вкуса. Другие в настоящее время постепенно исчезают за ненадобностью, например определения точки кипения и замерзания. Другие набирают силу - электронная микроскопия.

…Я ни в одной своей статье ни разу не померял ничему m.p. и b.p. [точки плавления и кипения —f]. И у меня не просили. В то время как почти всегда требовали и проверяли MS, multinuclear NMR & elemental analysis, и реже (но тоже в обязательном порядке) X-ray + расчёты орбиталей. В некоторых материаловедческих работах, когда это релевантно, m.p. и b.p. меряют, но раньше это было необходимо для публикации любого нового вещества. Сегодня нет.

amir_khabib:
мы, материальщики, еще балуемся мп и бп. а вот расчеты орбиталей нам не всегда нужны.

grihanm:
а меряете-ли вашим кристаллaм бойлинг и мелтинг пойнтс?

amir_khabib:
я нет, а народ мерит.∎

Это фактически вытесняет из определенных областей экспериментальной химии всех, у кого нет доступа, например, к электронному микроскопу, ЯМР-спектрографу и прочим чудесам прогресса. Сегодня — последние дни, когда новое вещество можно открыть в лаборатории у себя в гараже.

А у кого еще какие изменения в подобном направлении в экспериментальных науках?

Доб. Давайте здесь же платный доступ к журналам ругать. В общем — все, что делается слишком дорого, чтобы потянуть на свои.

Возможность редукции всего к простым фундаментальным законам не предполагает возможности начать с этих законов и реконструировать Вселенную. Конструкционитская гипотеза разваливается, натолкнувшись на двух близнецов: масштаб и сложность. Поведение больших сложных агрегатов элементарных частиц, как оказывается, не понимаемо в терминах простой экстраполяции свойств немногих частиц. Вместо того, на каждом уровне сложности возникают новые свойства… На каждой стадии [познания] необходимы совершенно новые законы, концепции и обобщения, требующие вдохновения и творчества не менее, чем предыдущая. Психология не есть прикладная биология, а биология не есть прикладная химия… Мы видим, что целое на просто является более чем суммой частей, но становится качественно иным, нежели сумма частей.
(Anderson P W 1972)

Разговор нейровычислительного лингвиста (который собирается дожить) с нейробиологом (который не собирается), начавшийся за Фрейда и продолжившийся, как обычно.

( Read more... )
На этом месте я прекратил мучить моего замечательного собеседника и решил мучить вас спросить вашего мнения. Типа, где мы вообще, и куда идем, и почему все так плохо. Или так хорошо — кому как кажется.

Началось с плохо сходящегося разговора dennetа и kosilova о свободе воли, который собрал и прокомментировал ivanov_petrov. Вот еще одна ветка, которая мне особенно интересна, потому что разговор был со мной.

О пылесосе

И назвал Бог твердь небом.
— Быт. 1, 8

kosilova:
Робот[-пылесос] может познать вашу квартиру. Я не сомневаюсь. А вот с чего он начнет познавать звездное небо? Квартиру он начал познавать, потому что программисты им плотно позанимались. Небо он начнет познавать только в двух случаях - либо им программисты плотно позанимаются, либо он решит, что небо это вид квартиры и его надо пропылесосить. Но, думаю, второй вариант настолько маловероятен, что вы лично его отключите задолго до этого.

То есть чувствуете, как только вы отнимаете от человека свободу, делаете его роботом - на сцену выходят Бог и безумие. Бог как абсолютный программист, безумие как абсолютный произвол.

Без кого-то из них троих - свободного человека либо Бога либо безумия - у нас не получается познания зведного неба при помощи пылесоса

fregimus:
Люди начали познавать звездное небо, полагая, что это огромный хрустальный кумпол радиусом локтей так под двести, оснащенный драгоценными серебряными дырочками. И ничего, хозяин не рассердился, не выключил.

kosilova:
А что это доказывает? Люди уже тогда были не пылесосами.

( ... )

О наблюдательной нейронауке

Информация — еще не знание.
— А. Эйнштейн

nature_wonder:
Ну подождите, нельзя же совсем отрицать, что между объектом [теории] "А" и объектом [теории] "Б" нет связи. Наука-то как раз исходит из того предположения, что такая связь не просто есть - эта связь весьма плотная, если не сказать прямая.

fregimus:
Прямая… хе! Вашими б устами — да богу в уши.

А насчет науки я вот что скажу. Наука больше не озабочена пониманием — наука, как мне тут сказали, занимается уточнением прогнозов. Если это изменение заметно в других науках, то в мозговедении оно невидимо, потому что иначе в этой области никогда не было. Единственное предположение, которое может сделать эта «наука» — о плотной и непосредственной связи между явлениями, поскольку опосредованная связь не попадает в сферу ее внимания в принципе. Это не наука в «старом» понимании — это поиск корреляций в неструктурированном потоке данных, не более того. Эксперимент без гипотез и поиск эмпирических зависимостей в их результатах. Влияние фаз луны на репродуктивную активность клопов — как-то так.

До того, как мне случилось углубиться в изучение языка, я не задумываясь повторял, что лингвистика — наука гуманитарная, но больше я так не думаю. Лингвистика не может быть более гуманитарной, чем биология, в силу изучаемого ею предмета — языка как продукта живой природы. У меня, однако, сложилось впечатление, возможно, неверное, что в России лингвистику полагают гуманитарной дисциплиной, а на Западе — естественной. Например, в англоязычной «Википедии» можно прочитать определение

Linguistics is the scientific[1][2] study of human language.

или, например, здесь:

Q: What is Linguistics, anyway?
A: Linguistics is the scientific study of human language.

Q: All right, what do you mean by "scientific"?
A: Roughly, objective, unbiased, data-oriented, and reproducible, among other meanings. Simply put, linguists are concerned with how language actually does work, rather than with how (somebody says) it ought to work. This is a fairly new approach to a very old interest, since people have always been interested in language, even though it is a hard subject to talk about.

Следует заметить, что английским словом science обозначают только естественные науки; гуманитарные науки — это humanities.

В русской «Википедии» лингвистика тоже относится к наукам:

Лингвистика… — наука, изучающая языки.

и далее, наука — это

особый вид познавательной деятельности, направленный на получение, уточнение и производство объективных, системно-организованных и обоснованных знаний о природе, обществе и мышлении. Основой этой деятельности является сбор научных фактов, их постоянное обновление и систематизация, критический анализ и, на этой базе, синтез новых научных знаний или обобщений, которые не только описывают наблюдаемые природные или общественные явления, но и позволяют построить причинно-следственные связи и, как следствие — прогнозировать. Те естественнонаучные теории и гипотезы, которые подтверждаются фактами или опытами, формулируются в виде законов природы или общества.

Из этого описания явствует, что речь идет о естественных науках.

Явных утверждений о том, что лингвистика относится к гуманитарным дисциплинам, мне раскопать в Сети не удалось. Тем не менее, такое мнение существует; повторюсь, что я и сам полагал так же долгое время, и несколько комментаторов к предыдущей записи просили этот вопрос уточнить.

Мне было бы интересно, что об этом думают профессиональные лингвисты — и не только из России. Действительно ли существует такое разное понимание места лингвистики среди познавательных дисциплин?

fregimae suae freg. sal. dic.,

lectica передала мне разговор с тобой о свободе воли; мне показалось, что у тебя сложилось не совсем верное понятие, будто бы этот предмет следует отринуть в любом рассуждении. Ты знаешь, что я хмурюсь, наблюдая, как свободу воли бездумно и чрезмерно приплетают для объяснения всяческих процессов. Не берусь утверждать, что знаю, когда такой объект нужен, а когда будет излишним; мне бы хотелось порассуждать, скорее, о том, когда и как выделяют объекты мира, которыми мы затем играем в уме, словно бы они были настоящими.

( Представь себе, что ты наблюдаешь работающий мозг… )

http://fregimus.livejournal.com/107202.html?thread=2537666#t2537666

andrei_koval:
Любопытная вообще-то дилемма: искусственный / естественный [интеллект]. Естественный-тот откуда взялся? Сам собою? И в какой мере искусственный отличается от естественного?

fregimus:
Дилеммы тут как таковой и нет. У людей есть что-то, что обычно называют интеллектом. Понятие непонятное, размытое. Об этом Минский и говорит, что называем мы интеллектом совокупно то, что интуитивно очерчивается, но еще толком неисследовано. Определить ведь, что такое интеллект, не оговаривая контекста, вообще нельзя. Если сказать, что это power of reasoning, то у собак, скажем интеллекта нет. Если в интеллект включать способности к зрительному восприятию… Ну, и так далее. А если вообще способность адаптивно вести себя в среде — так и у насекомых это есть.

«Искусственный интеллект» и термин, собственно говоря, искусственный. Придумал его Дж. Маккарти еще в конце 50-х, и звучало слово хорошо, веско так. Определил он его, собственно, через сепуление — наука об интеллектуальных машинах. То есть, и не определил вовсе.

В народном понимании это такая машина, с которой можно за жизнь поговорить, о футболе и об осьминоге-предсказателе. И пивка с ней попить. Это я к тому, что какой бы сообразительной машина ни была, человеки ее за своего не примут. Таджиков-то не принимают, а тут машина железная, что уж там говорить.

Откуда естественный взялся. Если мы не будем на креационизьм подписываться, то есть такая штука, она называется самоорганизация. Это общее свойство сложных систем оказываться в критическом неравновесном состоянии, ежели им хватает на это притока энергии извне. Я недавно писал о самоорганизации в дихтиостелиях, если помнишь. Там вычислительно простая модель (которая, кстати, аналитически сложна до отвращения), а приводит к такому интересному результату — спиральным волнам концентрации сигнального вещества в пленке амеб. Вот, можно на каком-то уровне принять склонность к самоорганизации объяснение. Надо сказать, что обратную задачу решать — типа, показать, как из ничего получается самоорганизацией целый интеллект, мы не умеем.

Здесь есть подвох: это объяснение, которое ничего не объясняет. Лучшего я предложить не могу, но в качестве извинения приведу пример такого же ничего не объясняющего объяснения. Почему камень на землю падает? Тут любой восьмиклассник скажет — потому, мол, что земля его притягивает, закон всемирного тяготения. Движется, потому что сила на него действует — второй закон Ньютона. Ну, а почему массы друг друга притягивают? Тут восьмиклассник и сел в лужу… Выйдет профессор и объяснит: потому что массивные тела искривляют пространство-время. Ну, а почему они его искривляют? И объясняет ли это объяснение что-либо в масштабах микромира? Не очень хорошо, говоришь, да? И что такое, профессор, пространство вообще? Ну, и время заодно? Во-о-от.

Иными словами, знание всегда начинается где-то примерно с середины. Снизу оно ни на что не опирается — этажи вниз пристраиваются к висящему зданию, но подпоры под ними все равно не оказывается. Об этом в школьном учебнике, конечно, не говорят, чтобы школьники раньше времени не свихнулись. А вот когда взрослые дяди об этом забывают — тут уже надо брать посох и праджну в голову-то заколачивать, заколачивать…

http://fregimus.livejournal.com/100995.html?thread=2364547#t2364547

yarikas wrote:
Математика, как и любой язык, - инструмент. Его предназначенье - решать задачи.
Так вот "эффективность" преподавания определяется именно в отношении умения учениками потом решать задачи с его помощью…
Вы написали коммент, я ответил - это ведь не вопрос веры? Компьютеры, электричество, оптоволоконные каналы - не плод воображения? Как не вопрос - отправка чел-ка в космос - сделали раз, а потом "повторить".
Такие вот повторы и помогут "заговорить" :/

Rainaldo Anonimato [isopenid.ru]:
Гм... С написанным в первом абзаце - нет смысла не согласиться (хотя это "определение" не полно, но вполне конструктивно:)).

Ну, так тем более - совершенно невозможным становится "приписать математике" - что-либо из упомянутого в абзаце втором. Да - один из множества "инструментов", не более, причём - далеко не из самых важных. Ведь ключевыми - являются инструменты, специфические к решению конкретной задачи, которые именно для неё надо создать и развить. А с развитием математики - это всё практически не коррелирует.
Математика - может всё в том же виде существовать хоть за сотни лет до "отправки в космос" (которая сама по себе - к чистым сферам науки уже не относится, но может тоже стать "инструментом") - никакую в отдельности математику к указанной "отправке" не приравняешь, и уж тем более - отправку в качестве "инструмента" математикой не заменишь.

Нужна ли нам математика? - кто же спорит? - конечно. Только при этом её надо (как той "Тени" у Андерсона и Шварца) - "знать своё место", очень узкое и служебное. А она порой пытается собою - что бы то ни было не "обслужить", а подменить. Это не хорошо. Это (пользуясь подхваченной Вами метафорой) - как если бы "литература" (и прочие свойства языка в широком смысле) - вместо описательных функций попытались бы - вытеснить для человека реальность (то, что так отчасти - и даже для большинства - происходит, не является оправданием:)). Да - придуманное и описанное в книжке - тоже может затем "оправдаться", - но это опять же не порождение и не заслуга языка (хотя язык подходящего качества для этого требуется).

---

Так для чего нужна математика?

Анджей Конопка (Konopka 2007) приводит классификацию из 5 типов истины.

1. Истина соответствия: истинно то, и только то, что соответствует фактической реальности. Установление истины в этом смысле требует учета возможных различий реальных и модельных фактов.

2. Истина когерентности: истинно то и только то, что находится в согласии с существующей системой знания. Установление такой истины зависит он возможности принять во внимание все существующее знание — или, по самой крайней мере, релевантное. К этой группе, как мне видится, относится большинство научных знаний.

3. Прагматическая, или прикладная истина: истинно то и только то, что используется удовлетворительным образом. Как я понимаю, сюда относятся традиционные истины, принимаемые некритически.

4. Наивный эпистемологический идеализм: мы соглашаемся считать нечто истинным, не требуя свидетельств в подкрепление факта. Например, геометрические аксиомы.

5. Наивный онтологический реализм: истинность утверждений об отношениях явлений не зависит от ни наших наблюдений или фактических знаний, ни даже от нашей возможности о них когда-либо узнать.

Мне эта классификация исчерпывающей не кажется. Чем бы ее расширить и дополнить?

Доб. Похоже, надо было подробнее объяснить, действительно, с толку сбивает. Это не классификация возможных истин, а, скорее, сумма наблюдений — то, что исторически называлось и называется истиной.

А. Т. Марьянович, «Эрратология или как избежать наиболее неприятных ошибок при написании диссертации» (по рекомендации wolf_kitses). Вот такой настойчивый совет не выбирать тему самому:

Наиболее важный совет прост и категоричен: ни в коем случае не выбирайте тему кандидатской диссертации сами. Выбирайте специальность, научный коллектив, руководителя, но не тему. Слишком ранняя самостоятельность приведет к тому, что вы не получите должной подготовки. Кандидатом наук вы, возможно, станете, но позднее, чем могли бы, и с серьезными дефектами в подготовке, что затруднит ваше дальнейшее развитие и продвижение…

Начинающему исследователю не стоит и пытаться выбирать проблему. «Детское любопытство» может завести его на заведомо тупиковый путь. Повторим, тему кандидатской диссертации выбирает научный руководитель.

…В начале карьеры исследователь не представляет и не может представлять себе ни перспектив будущей работы, ни ее границ, ни места в системе знаний, ни методов, пригодных для ее выполнения. Это — обязанность научного руководителя.

Тут я опять вспоминаю Адамара:

Как выбирается тема исследования? Как происходит этот деликатный выбор — одна из важнейших вещей в научной работе; в соответствии с ним мы формируем, и обычно надежным образом, мнение о ценности ученого.

На нем мы основываем даже наше суждение об аспирантах. Аспиранты часто советовались со мной по поводу выбора темы исследования; когда меня просили о таком совете, я всегда давал его охотно, но, должен признаться, что — профессионально, разумеется — я скорее относил такого ученика ко второму сорту. Как пример из другой области, крупнейший специалист по Индии Сильвиан Леви говорил мне, что, когда ему задают подобный вопрос, его всегда подмывает ответить: «Мой юный друг, выходит, что за те три или четыре года, что вы у меня учились, вам не встретилось предмета, который, по вашему мнению, требует дальнейшего изучения?»

Так вот скажите мне, как все-таки надо: самому заниматься тем, куда «детское любопытство» тянет, или все-таки чтобы умудренный профессор на путь наставил?

Университет Либерии — старейший университет в Западной Африке, основанный в 1860-х гг., и аккредитован Либерийской комиссией по высшему образованию. В университет входят 6 колледжей, три профессиональные школы и несколько институтов: Исследовательский институт, Институт населения, Институт трансформации конфликтов им. Кофи Анана, Конфуцианский институт, получивший финансирование от правительства Китая, и другие. В 2009 г. в университете обучалось 18 тыс. студентов. Среди выпускников знаменитого вуза — судья Верховного суда Либерии Джонни Льюис и министр иностранных дел Олубанке Кинг Акреле. В феврале 2007 г. университет посетил президент США Джордж Буш.

Здание университета в 2009 г.:


У инженерного факультета раньше имелась веб-страница по адресу http://members.aol.com/_ht_a/drconteh/myhomepage, но потом куда-то делась, а также 2 электронных адреса, drconteh@aol.com и alconteh@yahoo.com — если, конечно, они еще работают.

Это я к чему. Если кто думает, что с наукой в какой-нибудь отдельно взятой стране хуже быть уже не может — неправильно думает. Может.

ivanov_petrov на днях повторил вполне естественную, в общем-то, мысль о том, что, прежде чем систему изучать, неплохо ее хорошо и тщательно очертить так, чтобы изучаемое оказалось внутри черты, и оказалось там по возможности целиком. Более того, даже изучая, всегда стоит возвращаться к вопросу о правильном проведении границы. Выбор границ — дело произвола размышляющего. Никаких заранее установленных границ в природе не имеется, и в рассмотрении разных систем, включающих даже один и тот же сгусток материи, границы окажутся проведенными иначе.

Так вот, оказалось, что мысль вышла весьма спорной. Мне тяжело разобраться, чего именно в ней непонятного, но многие с нею спорят — можете сами в этом убедиться, проследив за ее обсуждением. Поэтому мне хочется проиллюстрировать на очень простых примерах, к чему может привести неверное отграничение изучаемой системы от ее среды. Разберем следующее нехитрое рассуждение:

Если таракану оторвать ножки, а затем громко захлопать, затопать и закричать, то таракан не убежит. Рабочая гипотеза: таракан слышит ногами.

Вы, несомненно, ощущаете, что в этом рассуждении что-то неверно. Прежде чем вдаваться в подробности того, что же именно с этой гипотезой не так, рассмотрим еще одно размышление, теперь уже из моей области, причем, в отличие от предыдущего энтомологического экскурса, вполне даже серьезно повторяемое учеными мужами:

Поговорить с безголовым туловом не представляется возможным. Следовательно, язык локализуется в голове.

Обычно при этом уточняется — в головном мозге. Некоторые даже уходят вглубь устройства этого сложного и запутанного органа, и обнаруживают язык в коре, а особо дотошные помещают его в зоны Брока и Вернике.

Если вы внимательно рассмотрите оба этих утверждения, то наверняка заметите, что между ними имеется большое сходство. В обоих, хотя это и не проговаривается явно, проведена граница между изучаемой системой и ее средой. В случае с тараканом, граница рассекает тело таракана и его ножки. Во втором она отсекает человека от других человеков. И в том, и в другом случае делается вывод, который, в общем-то, непротиворечиво описывает наблюдаемый факт в рамках ограниченной изучаемой системы. Насколько продуктивны такие гипотезы? Ответ зависит от понимания того, верно ли для изучения предмета мы выбрали его границы.

В первом случае мы сразу видим: граница проходит не там, где ей следовало бы проходить: не включать тараканьи ножки в систему под названием таракан, наверное, все-таки неправильно. Однако, во втором случае многие считают, что, изучая локализацию языка, будто бы вполне закономерно изолировать одного его носителя и начать в нем копаться в надежде этот самый язык в нем обнаружить.

Печальный неуспех этого предприятия на протяжении последних десятилетий — хороший повод вернуться и задуматься, правильно ли проведена граница и в этом случае.

На этом я, пожалуй, остановлюсь. Можно было бы сейчас продолжить говорить о том, где же следует провести границы в системе человека и языка, но это целая отдельная большая тема; мне же хотелось только нарисовать картинки общих заблуждений, провоцируемых неловким, грубым, приблизительным обведением изучаемого предмета.

В средневековой Европе надежно укрепилась миазматическая теория заразных болезней. Эта теория объясняла патогенез воздействием на организм порченого воздуха, «злой вони» (например, ит. mala aire, откуда происходит название малярия). Ничего удивительного, если вести речь о темных веках; однако, эта теория господствовала в англоязычном мире вплоть до 1870-х годов! Вдумайтесь: всего каких-то 180 лет назад, когда уже появились паровозы и электромоторы, серьезные ученые доктора полагали злую вонь причиной инфекционных болезней.

В чем же причина? Наверняка эти люди были достаточно учеными, и не отвергали бы явные доказательства или наблюдения, не согласующиеся с этой теорией, не так ли? Каковы на тот момент были альтернативы, что было известно?

Как ни удивительно, патогенетическая теория — современная теория, говорящая о том, что болезни вызываются невидимыми глазом микроорганизмами — возможно, даже старше прочих. Первое известное упоминание невидимых сущностей, причиняющих болезни, находят в древнеиндийском сборнике магических гимнов и заклинаний Атхарва-веде, слагавшихся, вероятно, в XII—X в. до н. э. Если ведические гимны еще можно понять так, что речь там идет не о бациллах, а о самой обычной нечисти, утверждение Варрона из книги «Село и сельское хозяйство» (Varr. Rust., I, 12), написанной в Риме I в. до н. э., вполне однозначно:

С особым тщанием выбирать расположение дома, в подножии лесистого холма… навстречу здоровым ветрам, что дуют в поле… Следует также осмотрительно относиться к постройке в болотистой местности… потому как разводятся там крошечные животные [animalia minuta], невидимые глазом, что с воздухом проникают внутрь тела через нос и рот, и вызывают затем серьезные болезни… Дом не должен смотреть в сторону, из которой дуют зараженные ветры; не строй также в закрытой, низкой долине, но в хорошо продуваемом месте, откуда, если что зловредное и будет принесено, легко рассеется. Кроме того, места, освещаемые солнцем весь день, здоровые, потому как маленькие эти животные [bestiolae], даже появившись в таком месте или будучи туда привнесены,… скоро уничтожатся сухостью.

В то время как Варрон пишет о том, что болезни, хоть и патогенетическим путем, но переносятся по воздуху, Авиценна в IX в. говорит, что болезни передаются при контакте с выделениями больного, а Инб аль-Хатиб в XIV в. утверждает об этом, как о несомненно установленном факте[1].

В то же самое время, что мы сейчас рассматриваем, в Германии существовала теории Юстуса фон Либиха, который утверждал, что у инфекционных болезней причина химическая, а именно закисание крови. Эта теория отвергала передачу инфекции от человека к человеку вообще.

Теория фон Либиха не рассматривалась серьезно в Англии. Чем же таким привлекала английские умы миазматическая теория? Ответ здесь прост: своей предсказательной силой! Корреляция между загрязненными, дурно пахнущими местами и рассадниками инфекции была сильна и несомненна. Главный медстатистик Англии Уильям Фарр безоговорочно принимал эту статистическую связь за причинно-следственную, несмотря на то, что, как пишет С. Халлидей[2], его собственная статистика указывала на связь эпидемии холеры с загрязненной водой. Убеждение его в правильности теории миазмов было столь сильно, что он не заметил своей собственной находки, говорящей против нее!

Знаменитый реформатор английской канализации, рыцарь-командор ордена Бани сэр Эдвин Чедвик также придерживался теории миазмов[3]. В своих показаниях Парламенту в 1846 г. он говорил[4]:

Любая вонь, будь она достаточно сильная, есть острая болезнь; можно сказать, что подавляя систему и делая ее чувствительной к воздействию прочих факторов, любая вонь есть болезнь.

Меж тем, среди докторов раздавались голоса противников миазматической теории. В числе первых медиков, обнаруживших связь загрязнения разлагающейся органикой и смертности от родильной горячки был австрийский доктор Игнац Земмельвайс. В 1840-х годах в Вене было открыто два бесплатных родильных дома, где обучались студенты-медики и сестры-акушерки. В одном из двух домов смертность от родильной горячки была меньше, чем у рожавших дома, в другом же она была выше в несколько раз, и в некоторые годы зашкаливала за 15%! Земмельвайс исключил множество статистических факторов, включая даже богослужения, проводимые в двух больницах. Единственным значимым было различие в персонале: в «хорошем» роддоме обучались сестры-акушерки, а в «плохом» — будущие врачи. Но чем врачи опасны для рожениц?

Разгадка пришла, когда коллега и друг Земмельвайса д-р Коллечка скончался после случайного ранения скальпелем при вскрытии. На вскрытии самого Коллечки Земмельвейс обнаружил типичную картину… родильной горячки. К тому времени было известно, что родильная горячка заразна, но д-р Коллечка был ранен при вскрытии человека, умершего по другой причине. Земмельвейс предположил, что родильная горячка вызывается частичками трупной ткани, которую студенты, приходя к роженицам, заносили на руках.

Чтобы проверить это, он добился обязательного мытья рук с хлорной известью студентами в родильном отделении. Смертность от родильной горячки немедленно снизилась до уровня, меньшего, чем в «сестринском» роддоме. Когда же Земмельвайс добавил к протоколу обязательную стерилизацию хлорной известью и хирургических инструментов, родильная горячка исчезла в этом роддоме практически совершенно.

Результаты Земмельвайса, опубликованные его учениками, вызвали среди докторов… глубочайшее отторжение. Благодарные коллеги «прокатили» доктора-чистюлю на ближайшем совете, и ему пришлось уехать в Будапешт. Где его идеи, между прочим, были приняты сразу и безоговорочно.

Да-да, запомни это, мой читатель, в каком мире ты живешь: каких-то 150 лет назад, когда уже был жив твой прапрадедушка, доктора считали ниже своего достоинства помыть руки, направляясь к роженицам из анатомического театра! Какие уж там маски на лице и бороде и колпаки на волосах— это пришло еще много позже. Стерилизацию хирургических инструментов и операционного поля (вместе с обязательным мытьем рук хирургом) ввел англичанин Джозеф Листер только в 1870 году, когда уже предполагалось, что патогенным агентом являются вездесущие бактерии. Даже это знание не подсказывало хирургам о необходимости соблюдать при операции стерильность — или хотя бы просто чистоту.

Не говоря уже о том, что канализации в то время в Лондоне, в отличие от древнего Рима, еще не было. Под домами были перегнойные ямы, а если в почву отходы достаточно быстро не уходили, то они… просто переливались в уличные канавы самым естественным образом. Да, еще при жизни прапрадедушки читателя по лондонским улицам текло именно это, автор не спятил и не врет[5,6].

Джон Сноу опубликовал первую работу, показывающую, что распространение холеры происходит через питьевую воду, в 1849 году. Работа прошла в лучшем случае незамеченной медиками. Во время эпидемии холеры 1854 года, Сноу идентифицировал источник заражения с колодцем на Брод-стрит в Сохо. Хотя ему и удалось убедить местные власти заблокировать водяной качок, убедить ни английские власти, ни медицинский истеблишмент он не смог. Вышеупомянутый Фарр сказал, давая показания Парламенту в 1855 г.[7]:

Единственной причиной эпидемии явилось множество плохо закрытых вентиляционных решеток и шахт, непрерывно испускающих зловонные, нездоровые, губительные миазмы…

Объясняя примечательную силу этой вспышки [холеры], д-р Сноу предположил, что действительной ее причиной являлся колодец на Брод-стрит в середине [зараженной] области, содержащий, по его воображению, зараженную шлаками больных воду. После тщательного изучения, мы не видим причины согласиться с этим предположением.

Только в конце 1870-х Роберт Кох, впоследствии Нобелевский лауреат, поставил своими работами последнюю точку в теории зловонного происхождения болезней. Несмотря на это, особо упорные хирурги продолжали оперировать нестерильным инструментом и руками вплоть до последних годов XIX в.

Ведь мыть руки, как и отказываться от давних убеждений — такой позор, правда?
_______________
1. Ссылки здесь даются на статью Ibrahim B. Syed, Ph.D. (2002). Islamic Medicine: 1000 years ahead of its times. Journal of the Islamic Medical Association, 2, p. 2-9.
2. Halliday S (2000). William Farr: campaigning statistician. Journal of Medical Biography, 8, 220-227.
3. Здесь следует заметить, что медицинского образования у сэра Эдвина не было; Фарр имел образование аптекаря.
4. В [2] со ссылкой на Parliamentary Papers, 1846: vol. 10, p.651
5. Chadwick's Report on Sanitary Conditions.
6. William Lindley. Encyclopaedia Britannica, 11th ed, 1911.
7. В [2] со ссылкой на Parliamentary Papers, 1854-5: vol.21, pp. 161 и 48.