A FREGIMO AMISSA

Друзья, разъясните дураку, с экклесиастической латынью незнакомому, что за понятие culpa innata? Вот хорошее противопоставление с прочими разновидностями culpa делается:

Cassander De baptismo infantium p.711 apud тута

Is puer qui perfidia patris a salute et regno Christi prohibetur non excluditur a regno Dei ob culpam alienam, id est, patris impietatem, sed ob culpam propriam et innatam.

Что такое в подобном контексте culpa вообще и culpa innata в частности?

xpost: http://ru-lingualatina.livejournal.com/281409.html

an vero dubitatis, iudices, quin insitas inimicitias istae gentes omnes et habeant et gerant cum populi Romani nomine? sic existimatis eos hic sagatos bracatosque versari, animo demisso atque humili, ut solent ei qui adfecti iniuriis ad opem iudicum supplices inferioresque confugiunt? nihil vero minus. hi contra vagantur laeti atque erecti passim toto foro cum quibusdam minis et barbaro atque immani terrore verborum. [Cic. Pro Font., 33]

Перевод мой, немного переработанный, но смысл передает почти точно:

«Или может быть вы сомневаетесь, судьи, что эти племена движимы врожденной ненавистью к самому имени римского народа? Думаете, что эти люди, расхаживая здесь в своих бурках и бешметах, ведут себя прилично и тихо, как положено просителям, прибывшим искать правосудия? Отнюдь нет. Они нагло и жизнерадостно бродят по форуму, распугивая граждан своей лезгинкой и чужеземной речью».

Марку Марковичу позавчера стукнуло 2118, а широкая общественность как-то уж очень вяло на это событие отреагировала. Надо ж припасть к источнику за ради такого дела!

«Итак, именно природа блюдет и оберегает весь мир, и несомненно обладает восприятием и разумом. Все рожденное не уединено и не изолировано, но так или иначе соединено с тем или иным, и содержит в себе направляющий принцип — в человеке это ум, и в животных нечто подобное уму, — из которого происходят стремления. В деревьях и прочих растениях, родящихся от земли, это начало, как полагают, находится в их корнях. То, что я здесь называю направляющим принципом, а греки зовут ἠγεμονικόν, «гегемоникон», есть среди прочих начал высшее и непревосходимое, и значит, по необходимости, то, что содержит в себе направляющий принцип всей природы, есть выше всех вещей, и всего достойнее ими управлять и над ними главенствовать.

Так, мы видим, что в составляющих мира (а в мире нет ничего, что не было бы частью вселенной) имеется способность чувствовать и разум. Следовательно, они необходимо есть и в направляющем принципе, как составляющей мира, и в нем они проявлены особо остро и сильно. Отсюда, мир необходимо мудр, и природа, что связывает все со всем, превосходна совершенством разума, и, следовательно, мир есть бог, и вся сила мира содержится в божественной сущности.

И мировой жар чище, прозрачнее и подвижнее, и по этой причине много более предрасположен вызывать способность к чувствованию и опыту, нежели то данное нам тепло, благодаря которому все известное нам живет и процветает. Следовательно, коль скоро и человек, и животные, поддерживаемые этим теплом, благодаря ему и движутся, и чувствуют, то было бы нелепицей говорить, будто мир, движимый жаром стремительным, свободным, чистым, кипучим и подвижнейшим, лишен чувства и разума, — тем более, что мировой этот жар движим не какой-то внешней силой, но приводит в действие сам себя. И что может быть сильнее мира, разводящего и поддерживающего жар, от которого он сам в движение и приходит?»

(«О природе богов», кн. 2, 29-31, пер. мой)

( Оригинал... )

quis tibi modus pavi mavi petendi? nonne vidis nos cibum capere?

Скажите, а кто-нибудь учил латинскому или греческому через русскую идиоматику? Есть ли учебники, построенные таким образом? Ср., напр., Abbott E. A. (1873). Latin prose through English idiom, хоть это и очень консервативный шаг в том направлении, в каком я думаю.

Поясню. Многие конструкции в латинском и русском попросту параллельны. Например, использование падежей совпадает в чрезвычайно многих случаях; кроме очевидных именительного, родительного и винительного, можно выделить параллели в между творительным и аблативом, и так далее.

Глагол «бояться» — депонент.

«Обернулся» и vertitur оба в медиопассиве. В русском «обернуться» можно еще возвратным считать.

В случае противопоставления конструкций очень эффективным устройством для запоминания иноязычной идиомы было бы построение несуществующих русских конструкций. Такие конструкции легко запоминаются именно в силу своей неожиданности, если они, конечно, не чрезмерно вычурны. К примеру, легко запомнить притяжательное использование латинского дательного на таком примере: «есть мне на родине отец и мать».

Подобную игру с языком можно продолжать и продолжать. Невозможно не сопоставить глагольные окончания в русском и латинском. Пусть пуристы меня поколотят, но, опять же, я могу продвинуться еще на один шаг: незабываем ряд «я аудию, ты аудишь, он аудит, мы аудим+ус, вы аудите, они аудиюнт». Последнее говорится в нос, как в древнерусском. Зато весело.

Встречалось вам что-нибудь подобное? Ну, и в какой степени эта идея вообще не безумна?

Ахменид Адамастович Итакский, забытый по рассеянности в пещере Полифема Одиссеем, питался у Ошерова оливками с дерева (А. 3, 649):

Твердый, как галька, кизил и оливки — жалкую пищу —
Ветви мне подают, и кореньями травы питают.

Оливки с дерева настолько горькие, что лучше уж овсяный кисель. Бедняга! А в оригинале bacaе, которые можно понимать просто как «ягоды», хотя значение «оливы» тоже частое.

victum infelicem bacas lapidosaque corna
dant rami et volsis pascunt radicibus herbae

У Уильямса (Williams 1910) находим

…My sorry fare
is berries and hard cornels dropped from trees,
or herb-roots torn out from the niggard ground.

Противопоставление baca в значении «ягоды вообще» и вполне конкретного cornum, «кизил, Cornus mas» странно. В общем, чем маэстро кормил ховавшегося в Циклопендии Адамастыча, мне непонятно, но хотелось бы верить, что не сырыми оливками. Это было бы слишком жестоко.

А тут циклоп промывает окровавленный выткнутый глаз морской водой (A., 3, 663). Никакого сомнения, исходя из дальнейших событий, что это берег того самого моря, в которое несколько стихов спустя и драпают наши герои:

Так он спустился к воде и, глубокого места достигнув,
Стал текущую кровь смывать с пронзенного ока…

В оригинале дело было точно так же:

postquam altos tetigit fluctus et ad aequora venit
luminis effossi fluidum lavit inde cruorem

Так вот, в эдакий мазохизм Полифема Посейдоныча, невзирая даже на некоторые его прочие явные девиации, я не поверю ни за какие коврижки!

( лат. )

(Sen. Ep. xlviii, 6)

«Мышь есть слог; мышь грызет сыр; следовательно, слог грызет сыр»¹. Допустим, вот я не могу этой проблемы разрешить; в какую опасность меня это тогда ввергает, в какие неприятности? Следует, несомненно, опасаться, что в один прекрасный день мне в мышеловку попадется слог, или, ежели я не буду осторожен, то какая-нибудь книга сожрет мой сыр. Если только меня не спасет еще более остроумное рассуждение: «Мышь есть слог; слоги не грызут сыра; следовательно, мыши не грызут сыра». Ну что за детский лепет! Над этой задачей мы морщим лбы, пока наши бороды до пупа отрастают? Этому мы [философы —f] учим с бледной кислой миной?

______________________
1. В латинском языке, как и в русском, отсутствует определенный артикль и прочие стандартные квантификаторы, поэтому фраза понимается так же двояко, как и в оригинале: данный слог грызет сыр, либо же слог вообще, собирательно, то есть все слоги грызут сыр. Не стоит упоминания, что в первом понимании рассуждение было бы верным, а в последнем — нет, в силу некоммутативности логической импликации. Впрочем, Сенека заостряет внимание здесь отнюдь не на корректности построения силлогизмов.

Латинские слово sacer, к которому восходит русское заимствование «сакральный», имеет два значения, на первый взгляд будто противоположных. Первое значение — «священный, посвященный божеству»: quicquid destinatum est diis, sacrum vocatur (Macr. S. 3, 7). В этом нет ничего неожиданного, но второе значение удивительно: «проклятый, нечистый»: cum cetera sacra violari nefas sit, hominem sacrum ius fuerit occidi (ibid.); в переносном смысле «плохой, гадкий»: ego sum malus, еgo sum sacer, scelestus (Plaut. Bacch. 4, 6, 14).

Этимология этого слова затруднена. Оно родственно слову sanus, «крепкий (телом, здоровьем, умом)», и оба они восходят к старолатинскому saceres, в свою очередь родственному оскскому sakrim и умбрийскому sacra, но точного понимания их значений нет; Такер в этимологическом слваре (Tucker, 1976) говорит о значении «обязывать, скреплять», но это, скорее, не очень убедительно.

Разгадку этого кажущегося парадокса приводит М. Дуглас в монографии Purity and Danger (Douglas 1966). В нашей культуре «священное» и «нечистое» разведено, и «нечистое» вытеснено практически в область мирского. Это разделение, однако, не было изначальным. В древних, примитивных культурах сакральность, табу одинаково относится к тому, что мы назовем и «священным», и «нечистым»: и то, и другое объединяет их отделенность от мирского.

…основное различие между примитивным табу и примитивной святостью сводится к различию между добрыми и злыми божествами. Отделение святилища, священных вещей и людей от мирских, обычно имеющееся в культах, основывается на страхе злых духов. Именно разделение является принципиальной идеей и в том, и в другом контексте, только мотив различен — и даже не особо и различен, поскольку дружественных богов тоже следует опасаться.

Здесь же она приводит цитату из Фрезера (Frazer 1912, p.23), касающуюся отношения древний сирийцев к свиньям, которую я здесь приведу более развернуто:

Несомненно, свинья была у сирийцев священным (sacred) животным . В великом религиозном метрополисе Иераполисе на Евфрате свиньи не приносились в жертву и не употреблялись в пищу, и человек, дотронувшийся до свиньи, почитался нечистым до конца дня. Одни объясняли это тем, что свиньи нечистые, другие же тем, что они священные [Lucian, De dea Syria, 54]. Это различие мнений указывает на неопределенность религиозной мысли, в которой идеи святости и нечистоты еще не получили строгого разделения, сливаясь в некоем нечетком единстве, которое мы называем табу… Отношение евреев к свинье столь же двойственно, как и сирийское. Греки не могли понять, почитают ли евреи свинью священной или питают к ней отвращение [Plutarch, Quest. conviv., iv, 5].

И в самом деле, подтверждение священного статуса свиньи у древних израильтян мы можем обнаружить в книге Исайи, где говорится о жертвенных свиньях : «…простирал Я руки Мои к народу непокорному, ходившему путем недобрым, по своим помышлениям, — к народу, который постоянно оскорбляет Меня в лице, приносит жертвы в рощах… ест свиное мясо, и мерзкое варево в сосудах у него» (65, 2—4); «Те, которые освящают и очищают себя в рощах, один за другим, едят свиное мясо и мерзость и мышей, — все погибнут, говорит Господь» (66, 17).

Понимая это, мы теперь воспримем следующую мысль Элиаде (Eliade, 1958 Patterns, p.14) уже не как парадоксальную:

Двусмысленность священного не только психологического порядка (так что она и притягает, и отталкивает), но и ценностного: священное одновременно и «сакрально», и «нечисто».

Итак, кажущееся странным соединение в слове sacer понятий сакрального и нечистого восходит к древности, где эти понятия и в самом деле не разделялись. Дуглас приводит еще один пример подобного корня: к-д-ш в древнем иврите. В канонических переводах Ветхого завета kadosh переводится как «святой»: «Итак будьте святы, потому что Я свят» (Левит 11, 47 в Синодальном переводе). Однако, корень к-д-ш восходит к идее разделения, и монс. Р. Нокс переводит это же место иначе: «Я отделен, и вы должны быть отделены подобно Мне». А Элиаде говорит о подобной латинскому sacer двузначности в греческом ἅγιος, а также в древнем семитском мире (о чем мы уже говорили выше) и Египте.

В наше время технология компьютерного набора книг позволяет сделать столько опечаток в час, о скольких людям прошлых эпох и не мечталсь. А вот когда текст высекали в мраморе…

Римское надгробие из Африки:

HIC CORPVS IACET / PVERI NOMINANDI / O BENEDICTE PVER / PAVCIS TE TERRA / DIEBVS INFANTEM / TENVIT CELIQVAE / IN REGNA REMISIT / PROPTEREA ET / NATVS VT CA / PERES TANTA / RENATVS

То есть:

ЗДЕСЬ ТЕЛО ПОКОИТСЯ / ВПИШИ ИМЯ МАЛЬЧИКА / О БЛАГОСЛОВЕННЫЙ ОТРОЧЕ и так далее.

Доб. Похоже, оригинал гекзаметром:

o benedicte puer! paucis te terra diebus
infantem tenuit caelique in regna remisit
propterea et natus ut caperes tanta renatus.

________________________________
EDH HD025527; L’Année Epigraphique (1931) 112

James Grout. Encyclopædia Romana.

Совершенно случайно набрел на этот веб-сайт; жаль, что не видел его ранее. В энциклопедии, насколько я могу оценить, несколько сотен статей и эссе, написанных д-ром Граутом за последние 14 лет. Как мне кажется, в ней нет глубины и систематичности, присущей, например, классической энциклопедии Вильяма Смита, но зато много фотографий и ссылок на современные материалы.

Прекрасное дополнение к знаменитому сайту Билла Тайера LacusCurtius.

Замечательная новость: в «Гуголе» добавился перевод с латинского, правда, пока еще альфа-версия. Я попробовал перевести два отрывка, Витрувия, который кажется мне наиболее простым с точки зрения синтаксиса и манеры письма, и Тацита, которого мне читать тяжелее всего. Переводить я велел на английский. Можно было заказать перевод и на русский, но, явно и несомненно, русский перевод делается с промежуточным переводом на английский, так что выходит совсем плохо. Для тех, кто не читает по-английски, я перевел результат перевода на русский, стараясь, с одной стороны, сохранить смысловые и стилистические нелепости, с другой — выбрать значения слов, наиболее подходящие к латинскому оригиналу. Иными словами, я стремился к тому, чтобы понимаемость английского текста и моего русского перевода была примерно на одном уровне.

Скажите, в качестве очень грубого подстрочника этот текст помог бы вам перевести оригинал, или же он только запутывает?

( Vitr. I, 1, 7 и Tac. Ann. XIV, 14 )

Tac. Ann. XIV, 14, мой перевод английского текста:

Давно был стремился была беговая дорожка, чтобы звать его, не менее унизительный вкус к манерам лиры, в игре на инструментах на сцене. Борьба между королем и лошадьми, раньше напоминавшая о генералах древности, и это восхваления поэтов известных и в честь богов. Песни, конечно же, были посвящены Аполлону, ее великому, украшенные, чтобы стоять не только греки в городах, но и в римских храмах как глава и предвидящий к божеству. Он более не мог, когда Сенека и Бурр взгляд, оба pervinceret не совершать того. В долине Ватикана, закрытой к пространству, где мог управляться со своими лошадьми, так, зрелище не было публичным. Вскоре он действительно пригласил всех людей возносить римские похвалы, словно толпа, жаждущая развлечений, и царь приносит им то же, счастливый.

Рафауб видит основную причину сохранения более архаичного уклада в Риме по сравнению с Грецией в более острой внешней ситуации Рима, необходимости борьбы за выживание и доминирующее положение в Лациуме, сплочавшей общество вокруг семейного, кланового и аристократического ядра. ( Стр. 16—17 )

Занятная параллель в трех языках, да еще с исподвыподвертом.

Сравнительная степень прилагательного «скорый», скорее, в идиоматической конструкции «А скорее чем Б» означает вовсе не скорость, а предпочтение говорящим А вместо Б или утверждение истинности А и отрицание Б: пример к первому «скорее соглашусь, чем откажусь», а ко второму — «скорее мечты, чем реальность». Сюда же следует отнести и всем известное «пациент скорее жив, чем мертв».

В латинском в той же идиоме оказывается сравнительная степень прилагательного maior, «большой» — magis: disertus magis quam sapiens (Cic. Att. X, 1, 4). Дословный перевод был бы «красноречив более, чем умен», но смысла в этой фразе нет — ум и красноречие сравнивать нельзя. Правильный перевод будет «скорее красноречив, чем умен», то есть красноречив, но не умен.

В английском тоже есть эта идиома, и в ней оказывается сравнительная степень вышедшего из употребления прилагательного rathe, «скорый, быстрый» — rather. Та же фраза по-английски может быть сказана так: eloquent rather than smart.

Но дело здесь принимает занятный оборот. Для русского уха «скорее» никак не может быть глаголом («батарея» еще может переосмыслиться как деепричастие от глагола *«батареть», но уж «скорее» — просто никак). В английском же морфология куда менее выражена, и форма слова редко указывает на часть речи. Поскольку качественная форма rathe, «скорый», и превосходная, rathest, «наискорейший», вышли из употребления еще в XVII—XVIII вв., единственная оставшаяся в узусе сравнительная степень rather иногда переосмысливается как глагол со значением «предпочитать». Пока еще за такое использование учителя английского ставят двойки, но тенденция налицо: молодые люди так говорят все чаще, скажем, I rather it be delayed («я предпочел бы это отложить») при нормативном I would rather see/have/prefer it delayed. Примеров можно найти множество, если погуголить, например, сочетание “I rather it”: I rather it was me than him, «лучше бы я, а не он». Мы не обсуждаем здесь, насколько это грамотно, а только обращаем внимание на само явление переосмысления прилагательного как глагола.

aldanov обратил внимание на любопытную метафору у Тютчева:

Оратор римский говорил
Средь бурь гражданских и тревоги:
"Я поздно встал - и на дороге
Застигнут ночью Рима был!"
Так!.. Но, прощаясь с римской славой,
С Капитолийской высоты
Во всем величье видел ты
Закат звезды ее кровавый!..

Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир.
Он их высоких зрелищ зритель,
Он в их совет допущен был -
И заживо, как небожитель,
Из чаши их бессмертье пил!

Почему «закат звезды кровавый» — ведь во времена Цицерона звезда Рима еще далеко не закатывается? Пусть Цицерону это неведомо, но Тютчев-то об этом знает.

Эта метафора разбирается в статье А. Белова и Б. Орехова «„Кровавый закат звезды римской славы“: о возможной связи текстов Ф. И. Тютчева и Цицерона».

Стихотворение написано через 10 лет после восстания декабристов; это тоже неспокойное время, хотя, конечно, это уже иная Россия. В нем — я не пересказываю статью, хотя мое понимание с ней и не расходится — речь ведь идет о том, как хорошо жить в «интересные времена», поэтому слова Цицерона здесь и ставятся в современность читателя. Блажен, кто пил бессмертье из чаши всеблагих, а самое нехорошее, что все-таки может приключиться с человеком — это прожить жизнь так, что никаких и воспоминаний не останется. Со многими ли живыми людьми вы знакомы? Сравните это число с числом людей, чьи книги вы читали — наверное, получится примерно поровну. А теперь задумайтесь, скольких из ваших знакомых будут знать незнакомые люди из следующего поколения или двух? Человек ощущает только свою собственную жизнь, а жизни других воспринимаются только в их словах и в делах (ну, и словах о делах, конечно). Конец этих двух разных жизней тоже различный; Цицерона мы знаем и через два тысячелетия. Собственная смерть — далеко не самая большая неприятность, которая может с человеком приключится: куда хуже жизнь, прожитая в безвестности в неинтересные времена. Не забывайте писать книги, если вам есть, что сказать, и делать дела, которые вам подсказывает сделать ваше внутреннее «надо» — жизнь в словах куда длиннее и значительнее. Стихотворение в основном, как я его понимаю, об этом; кровавый закат для Цицерона, его героя, — закат республики в кровавой гражданской войне — происходит в его время.

Цитата, которую упоминает Тютчев, из «Брута». Мне хочется перевести несколько абзацев из него, чтобы стало понятно, как эта мысль перекликается с мыслью Цицерона.

( оригинал )

— И все же, — сказал Брут, — я всегда полагал Гортензия великим оратором, особенно когда он защищал Мессалу в твое отсутствие.

— Несомненно, — ответил я. — Я читал его речь, что была опубликована слово в слово. Годы с 95 по 50 были временем его расцвета; а с 81-го, времени диктаторства Суллы, и до конца этого периода и я был на том славном поприще. Его голос умолк с его смертью, мой же умолкает с гибелью республики.

— Прекрати эти мрачные пророчества!

— Как скажешь, да ведь только это твоя беда. Ему повезло: он успел уйти, не увидав тех ужасов, что давно предвидел. Мы вместе с ним наблюдали, как прорастают из частных амбиций ростки гражданской войны, и оплакивали покидающую общество надежду на мир. Но удача, felicitas, не оставила его и на этот раз, избавив смертью от той мерзости, что затем наступила.

И вот теперь, после смерти Гортензия, мы с тобой, Брут, остались приемными родителями осиротевшего Красноречия. Давай сохраним его в стенах нашего дома под благородной опекой, охраним его, словно деву, от этих убогих шустрых женихов, любителей-дилетантов. И все же мне жаль, что я будто опоздал выступить в жизненный путь, не успел пройти его до заката, и теперь меня накрыла мрачная ночь республики. Я утешаюсь твоими добрыми письмами, где ты поддерживаешь меня и призываешь собраться с духом, поскольку мои дела, когда умолкну я, переживут меня и будут за меня говорить. Они, если все выйдет хорошо, восславят Республику, ну, а если нет — станут ее надгробным словом.∎

Difficilis auguri locus ad contra [divinationem —f] dicendum. Marso fortasse, sed Romano facillimus. (Cic. Div. ii., 33, 70)

Скажешь, как такое возможно — авгуру против гадания возражать? Марсианскому, может, и не можно, а римскому — так отчего ж нельзя?

Марк Либерман пишет о необычных дательных местоимения в английском, а в комментариях приводят интересные примеры из других языков. Продолжение здесь, и Languagehat ссылается на оба; у него в комментариях тоже много интересного.

I nearly stepped on me a dog. — Я чуть было на собаку мне не наступила.

Mi sono mangiato una mela. — Я мне яблоко съел.

Ils lui ont tué son oiseau. — Они ему убили его птицу.

Аллен и Гриноф приводят такие примеры dativus ethicus в латинском:

quid mihi Celsus agit (Hor. Ep. i. 3. I6) — букв. мне, что Кельс делает?, т. е. скажи же мне, мне очень интересно.

at tibi repente venit mihi Caninius (Fam. ix. 2) — букв. но, тебе, вдруг приходит ко мне Каниний, т. е. гляди-ка, тебе интересно, обрати внимание и т. п.

Вот я подумал: а в русском dativus ethicus есть? Признак здесь — местоимение в дательном падеже, которое не меняет смысла, и которое, seminarist подсказывает, можно попросту выбросить, но оно окрашивает предложение особым образом, говорит, что действие направлено в пользу или во вред тому, на кого оно указывает. Два примера:

Не печалься, ступай себе с богом… (П.)

Ну, только уж смотри мне, меня не подводи.

Откуда взялись эти конструкции — из латинского или французского, или всегда были? Есть еще такие примеры?

Hanc stationem advehens et naturam per fenestram spectans petasus meus de me delapsus est.

Мне часто приходится слышать, будто в пространственно-временных метафорах у греков и римлян впереди находилось прошлое, а позади — будущее. Это правда — но не вся правда.

Подкрепления этой мысли аргументами серьезнее семантических мне не встречалось (если таковые есть, мне бы очень хотелось о них узнать). Действительно, на примере латинских слов, обозначающих отношения следования, хорошо видно такое совпадение. Прилагательное prior означает ведущий, находящийся впереди, но также и бывший ранее, прошлый. Существительное prior означает уже только предок. Точно так же, posterus означает не только следующий позади, но и, в субстантивном значении, будущие поколения.

Однако, явление это обнаруживается, в том числе, и в русском языке. Рассматривая его, тоже можно было бы подумать, что мы стоим к будущему задом, к прошлому передом. Слово предшествующий имеет оба значения латинского prior — и шествующий впереди, и бывший ранее, и — тоже в форме существительного — предшественник. Точно так же, значение прилагательного последующий — и идущий по следам, и будущий, как, например, последующие поколения.

Видимая путаница здесь возникает только от неверного выбора точки отсчета. Не мы движемся из прошлого в будущее вперед затылком. Наоборот, мы смотрим, как мимо нас проходит сначала предшествующее, прошлое, а затем последующее, будущее относительно этого прошлого. Ведь нам куда привычнее считать точкой отсчета себя, а не абстрактную точку нуля на оси времени.

Последнее рассуждение, конечно же, от лукавого. Оно как будто все объясняет, сводит в систему, но пользы нам от этого якобы объяснения никакого нет, ведь оно не ведет к последующему шагу, к новому выводу. А на самом деле? А на самом деле мы пока не знаем, отчего язык так работает. Лингвистика еще только начинает робко ставить вопросы не только как устроен язык, но и почему он так устроен. И, конечно же, из одних рассуждений от поверхностных закономерностей выводы о мировоззрении людей иных цивилизаций частенько получаются весьма шаткими.

И все-таки интересно — чем еще подтверждают расположение древнегреческого будущего позади грека? Может быть, мне просто не повезло найти хороших исследований, касавшихся этого вопроса?

О, слово-то какое вспомнил! Ди-дак-ти-чес-ки-е!

Выкладываю pro bono publico таблицы латинских склонений, спряжений и местоимений, которые я некогда, учительствуя, соорудил:

http://sites.google.com/site/fregimus/

Данные большей частью из Allen and Greenough. Если найдете ошибки, скажите мне обязательно.

Таблицы в файлах PDF, довольно больших, готовые для печати. Печатать лучше всего на лазерном или светодиодном цветном принтере. Чтобы наверняка, лучше всего взять Acrobat Reader 9. Версия 8 их тоже открывает, правда, с предупреждением; прочие программы не проверял.

messala, за что ему большое спасибо, проводит практикум античного стихосложения в f_arse.

Практикум I. Гекзаметр.

Практикум II. Элегический дистих.

В комментариях сделано достаточно ошибок, чтобы на них можно было неплохо научиться. Прочитайте их обязательно.

sarmata выложил чудесную подборку помпейских фресок.

Рассказывают, будто некий писец как-то раз (году примерно в 1170) спросил Джона из Корнуэлла, что означает слово busillis. Джон подивился, потому что слова такого не знал, и испросил контекст. Контекст был таков: indie busillis magnis plenae («в Индии много крупного бусилиса»). Бусилис при внимательном рассмотрении оказался вот чем: ( отгадка )

d*@* сочинила девиз: «лупанарии всех стран, соединяйтесь!»

Ура, товарищи!

* * *

Fregimus, празднуя январские календы, поинтересовался, отчего на столе нет клубники. Ему было отвечено, что в нашем климате декабрь — время клубничного межсезонья. На это он спросил, отчего же не бывает клубничной теплики (слова его немного путались, поскольку то количество италийского сыра и оливок, которое он умял, требовало и подобающего объема красного вина). Не удовлетворенный тем ответом, что клубника требует насекомых для опыления, кои насекомые, по природному недоумению, отказываются работать в теплице, он горячо воскликнул: «а нанороботы на что?»

Милостивые мои государи! Нужна ваша помощь. Я решился наконец подновить свои навыки латинского письма; времени позволившему перевел небольшой абзац. Прочитайте, пожалуйста, и раскритикуйте мой перевод, на чем свет стоит. Конечно, это немалая работа, так что если вы за небольшой кусочек возьметесь, и то было бы неплохо. В латинское сообщество обращаться пока боюсь: там начнут доводить меня до совершенства, а мне пока хотелось бы всего лишь проверить себя на пригодность. Тем не менее, где грамматически верно, но некрасиво, тоже хочу знать. Обещаю не бросаться на меч и не впадать в депрессию, если перевод негодный, так что говорите уж, как есть. Мне кажется, тут слов гораздо больше ушло, чем требуется. Где лишние?

( 700 зн. )

В 62 г. до н. э. Цицерон защищал Авла Лициния Архия, ритора и поэта, одного из своих учителей. Архий был по происхождению греком, но большую часть жизни прожил в Риме. В том деле он обвинялся в нарушении бюрократических процедур, связанных с получением им римского гражданства; дело осложнялось тем, что документы, подверждавшие его гражданство, погибли вместе с областным архивом в гражданскую войну. Цицерон, по-видимому, взялся за такое довольно незначительное и, на поверхности, техническое дело из уважения к своему учителю, уже немолодому в ту пору человеку. Исход дела нам так и не известен; известно лишь, что тянулось оно довольно долго, и что в нем была, по-видимому, и политическая подоплека: «копали» под генерала и политика Луция Лициния Лукулла (да-да, того самого, который закатывал лукулловы пиры), бывшего покровителем Архия; «раскручивалось» дело по наущению, как полагают, Гнея Помпея, триумвира. Лукулл был дружен и с Цицероном.

Сама речь pro Archia poeta имеет риторическую форму dispositio, которую Цицерон «выкристаллизовал» и довел до совершенства. Этой формой мы чаще всего пользуемся и сейчас, делая доклад о предмете. Она строится из следующих частей: eхordium, введения; narratio, объяснения сути дела; divisio, объяснения основных пунктов решения задачи или точки зрения (или refutatio, если речь пишется, как в данном случае, в опровержение точки зрения оппонента); confirmatio, доказательства; иногда confutatio, рассмотрения возможных возражений и опровержения их; peroratio, заключения.

Речь эта не длинна, но талант Цицерона, его ум и владение языком проявлаются в ней чрезвычайно сильно, ярко и красиво. Если вы учите латынь — это не самое простое чтение, но и далеко не самое сложное; прочитайте ее в какой-то момент обязательно. Я хочу процитировать два абзаца из этой речи, где Цицерон переходит чуть ли не на поэтический язык, описывая пользу учения.

Впрочем, существует и стихотворный перевод на русский одного фрагмента из этой цитаты. Вот вы мне его и прочитаете, хорошо? А мой перевод будет, прости меня, мосье Журден, прозой.

Где природные таланты встречались с методическим обучением, там взрастали наияснейшие, выдающиеся умы. Из их числа и Сципион Африканский, видевшийся нашим отцам богочеловеком, и Г. Лелий и Л. Фурий, люди величайшего таланта и простоты обихода, и муж тонкой образованности, глыбой высящийся над своим временем, М. Катон-старший. Не подкрепляя природных талантов учением, все эти люди никогда не достигли бы тех высот образованности!

Даже если бы учение и не приносило этой великой награды, но служило лишь развлечением, — и тогда, согласитесь, вы сочли бы его самым гуманным и либеральным проводником духа. Прочие занятия не пристали иным временам, иным местам, иным возрастам, а учение воспитывает юнцов и дает отраду старикам, украшает красивое и гонит прочь отвратительное, дает душе покой и наслаждение дома, а в дальних странствиях хранит нас ночами, неотлучно с нами и в пути, и в чужом краю.

( Оригинал )

С благодарностью ninaofterdingen за правку личных имен в этом тексте.